Amethyst Gladium

   В очередной раз проснулся с вибрирующим в сознании чувством, что сейчас увидел и пережил нечто значительное и волнующее. Однако сколько не напрягал память, ничего конкретного выловить из её омутов не смог – лишь отдельные неясные движения, контуры и фрагменты, мелькающие перед глазами и тут же ускользающие. Есть такие сны, которые оставляют глубокий отпечаток, но сами полностью забываются. Порой этот след, при всей его явственности, настолько беспредметен, что не удаётся распознать даже эмоции, в нём запечатленные, не говоря уж о том, к каким образам и событиям он привязан. Наверное, именно эти сны наиболее ценны для психоаналитической работы – не только тем, что врезаются в разум сильным впечатлением (а значит, вероятно, именно в них к поверхности сознания ближе всего поднимаются исключённые из него переживания), но и тем, что странным образом не держатся в воспоминаниях. Только вот ума не приложу, как с ними работать, если от них не остаётся ничего, кроме слабых и текучих безымянных ощущений, которые никак не идентифицировать; если вроде и видел многое, а что именно – не понять?..

   Говорят, с практикой память на сны укрепляется, но можно ли натренировать её до того предела, где каждое сновидение сохраняется и воспроизводится полным и детализированным, как на киноплёнке, или так всё и устроено, что человек может лишь ценой долгого сосредоточения выдёргивать смутные урывки и нарезки ощущений без сопровождения фактов? Конечно, я и так немало выношу с собой из этих ночных иллюзионов, но кто знает, сколько деталей и эпизодов, несущих в себе ключ к интерпретации, при этом упускаю... Поэтому уже не впервые задумался о практике осознанных сновидений; о том, может ли она пригодиться для самоанализа, или только помешает. Осознанные сны, как правило, более захватывающие, насыщенные и в памяти лучше откладываются, но есть одна проблема – если в сновидении включается сознание (или какая-то его часть), то не активизируется ли вместе с ним та самая самоцензура, что в бодрствующем состоянии блокирует доступ к глубинной части внутрипсихической жизни? Да, на ранних этапах практики человек ещё остаётся пассивным наблюдателем, не может управлять происходящим и тем самым удалять или искажать часть материала, транслируемого из бессознательного. Но не начинает ли он уже тогда инстинктивно прибегать к тем же защитам, которыми пользуется наяву?

   Впрочем, умение управлять сценарием сновидения и действовать в нём по собственному выбору мне бы тоже пригодилось – лишь бы удалось совмещать его с открытостью к подсознанию. В этом убедился после довольно интересного, загадочного и немного комичного сновидения, в котором встретил знакомого из далёкого прошлого – он явно чего-то от меня хотел и поначалу в шутку, потом серьёзно напоминал о каких-то моих обязательствах. Я по своему обыкновению спокойно, твёрдо и с аргументами возразил; он же почему-то рассердился и принялся метать в меня тяжёлыми металлическими палками, словно это были копья. Я отскочил, спрятался за ближайшим углом, и он стал подбираться ко мне. А я когда-то давно вычитал, что, по мнению Юнга, агрессивно настроенные и преследующие нас во сне люди – символические воплощения наших вытесненных, удерживаемых в бессознательном и рвущихся наружу чувств, воспоминаний, личностных составляющих, и если во сне не убегать от них, а пойти навстречу и попытаться с ними воссоединиться, то вроде как произойдёт осознание того, что они такое на самом деле и почему в нашей психике возникло сцепление именно этих импульсов с образами именно этих людей. Сколько в этом правды, не знаю, но сны, в которых кто-нибудь гоняется за мной не с самыми дружелюбными намерениями, случаются у меня с подозрительной частотой, поэтому я сразу задумался, что неплохо было бы проверить, что выйдет, если встретиться с преследователем лицом к лицу. И в момент, когда человек, пытавшийся меня убить, был совсем близко, я вспомнил об этом, схватил одну из тех железных палок, которые он швырял в меня, выскочил и дал ему отпор. Любопытно то, что в этот момент он вдруг превратился в мою зеркальную копию – похоже, предположение, что враждебные персонажи сновидений представляют собой какие-то диссоциированные части меня самого, действительно недалеко от истины. Я бросился к этому клону, попытался его обхватить, слиться с ним... И проснулся от внезапного ледянящего страха. 

   Руководствуясь упомянутой теорией, можно предположить, что когда я начал узнавать под образом столь неприветливого ко мне знакомого какую-то часть себя, сработали вытесняющие силы, вызванные риском открыть что-то, истолковываемое мною как опасное – а связанный с этим риском испуг выдернул меня из сна прежде, чем я разглядел главное. Должно быть, там был какой-то чертовски сильный аффект, раз я так перепугался. Что это было – чувство вины, страх, стыд, аутоагрессия, или воспоминание, заряженное чем-то из этого – другой вопрос. Важно то, что если следующий подобный сюжет развернётся вокруг меня тогда, когда буду способен сохранять понимание, что нахожусь во сне, и сознательно управлять своими действиями, это позволит мне довести дело до конца. Пока этот замысел кажется мне не совсем правдоподобным, но если у меня получится, не исключено, что именно таким путём смогу обойти свой эмоциональный блок и добраться до первого инсайта.

   Об этом преимуществе осознанного сна задумался и после трёх других похожих сновидений. В двух из них на меня нападали собаки, а я, как ни странно, вполне успешно сдерживал их голыми руками; в третьем на меня наступал один значимый человек, весь в слезах, и это выглядело так, словно он хочет передать мне свою боль через прикосновение, чтобы утопить меня в этой боли, задавить и задушить ею – это вызывало у меня панику с привкусом отвращения (вот и застарелый детский страх перед сочетанием бурных отрицательных эмоций, непонятного для меня поведения и физического сближения, описанный в позапрошлом посте), но аналогичным образом мне удалось успокоить и отвести от себя этого человека, положив руку на его лицо, загипнотизировав голосом и усыпив.

   Если человека пугают внутри себя какие-то отвергаемые им порывы и черты, то его психика вынуждена вырабатывать против них определённые защиты. Одна из них – компульсивная потребность в жёстком волевом самоконтроле, которая, возможно, и отразилась в моих действиях. Наверное, в большинстве случаев именно она поддерживает не только сопротивление против полного высвобождения замурованных в темницу бессознательного эмоций, но и защитную тенденцию чрезмерно «интеллектуализировать». И если образы тех собак и того человека в моём подсознании были связаны каким-то общим воспоминанием с определёнными эмоциональными импульсами, то, нет сомнений, прототипом для процесса их усмирения стал акт вытеснения (хотя происходящее в третьем сновидении больше напоминало самовнушение через отчаянные увещевания, к которому мне случалось прибегать в критические моменты). А если бы я позволил этим образам сделать то, что они хотят, то, быть может, не только понял бы, что за ними скрывается, но и сделал новый шаг от отстранённо-интеллектуального самонаблюдения к вовлечению и интеграции с эмоциональными силами – в чём, собственно, и заключается суть психоанализа.

   Саундтреком к моим сегодняшним размышлениям пусть станет эта композиция, одна из моих любимых в творчестве DoD. Песня с привкусом тлена, фантомно-прозрачная, элегантная, тёмная, отточенная, аки коса – да не та, которой траву по осени косят. Именно с такой музыкой у меня ассоциируется термин «новое немецкое искусство смерти».